The Economist: конец американской империи не будет мирным

«Массы оставались погруженными в невежество… а их лидеры в погоне за голосами не осмеливались наставить их на путь истинный».

Так писал Уинстон Черчилль о победителях в Первой мировой войне в «Надвигающейся буре» (The Gathering Storm). Он с горечью вспоминал «отказ признать неприятные факты и тягу к популярности и успеху на выборах вопреки жизненным интересам государства». Американским читателям, которые видят позорный уход своих войск из Афганистана и слушают натужные попытки президента Джо Байдена как-то оправдать устроенный беспорядок, некоторые из критических замечаний Черчилля о межвоенной Британии покажутся неприятно знакомыми.

По выражению историка Йельского университета Пола Кеннеди (Paul Kennedy), тогдашнее настроение Британии стало результатом национального истощения и «имперского перенапряжения». С 1914 года страна пережила войну, финансовый кризис, а в 1918-1919 годах — еще и ужасную эпидемию «испанки». Посреди экономического ландшафта мрачно высились горы долгов. Хотя фунт стерлингов оставался господствующей мировой валютой, у него появились соперники. Из-за вопиющего неравноправия в обществе левые политики требовали перераспределения, если не полного социализма. Значительная часть интеллигенции пошла еще дальше, приняв коммунизм или даже фашизм.

Между тем политические элиты предпочитали закрывать глаза на ухудшающуюся международную ситуацию. Мировому господству Великобритании угрожали в Европе, Азии и на Ближнем Востоке. Система коллективной безопасности, основанная на созданной в 1920 году в рамках послевоенного урегулирования Лиге Наций, рушилась, имперская казна пустела, и пополнить ресурсы можно было лишь союзно. Результатом всего этого стала катастрофическая неспособность признать масштабы тоталитарной угрозы и накопить средства для сдерживания диктаторов.

Поможет ли британский опыт понять будущее американской державы? Американцы предпочитают учиться на собственной истории, но, возможно, будет полезнее сопоставить себя с предшественником в ранге англоязычного гегемона, поскольку сегодняшняя Америка во многом напоминает межвоенную Великобританию.

Как и все исторические аналогии, эта далеко не идеальна. Масса колоний и зависимых территорий, которыми Британия правила в 1930-х, реальных аналогов в США не имеет. Благодаря этому американцы убеждают себя в том, что у них нет империи, даже выводя солдат и мирных жителей из Афганистана после 20-летнего там присутствия.

Несмотря на высокую смертность от коронавируса, национальная травма Америки несопоставима с британской во время Первой мировой, унесшей множество молодых жизней (почти 900 000 человек погибли, около 6% мужчин в возрасте от 15 до 49 лет, не говоря уже о 1,7 миллионах раненых).

Не грозит Америке и столь очевидная угроза, как нацистская Германия — Великобритании. Однако сходство поразительно, и одной неспособностью навести порядок в Афганистане не ограничивается. («Совершенно ясно —, писал журнал „Экономист» в феврале 1930 года после того, как из-за „преждевременных» реформ в стране вспыхнуло восстание, — что ничего западного Афганистан больше не приемлет»). И последствия для будущего американского государства действительно пугают.

За последние десятилетия столько книг и статей предрекали Америки упадок, что философия упадка превратилась в клише. Но опыт Британии между 1930-ми и 1950-ми годами напоминает, что есть судьба и похуже, чем мягкий постепенный упадок.

Следите за деньгами

Начнем с гор долгов. Государственный долг Великобритании после Первой мировой вырос с 109% ВВП в 1918 году до чуть менее 200% в 1934 году. Федеральный долг Америки по важным параметрам отличается, но по величине сопоставим. В этом году он достигнет почти 110% ВВП, что даже выше предыдущего пика, пришедшегося на время сразу после Второй мировой войны. По оценкам Бюджетного управления Конгресса, к 2051 году он грозит превысить 200%.

Важное различие между сегодняшними США и Соединенным Королевством столетней давности в том, что средний срок погашения американского федерального долга довольно короткий (65 месяцев), тогда как более 40% государственного долга Великобритании приходились на бессрочные облигации или аннуитеты. Это означает, что сегодняшний американский долг гораздо чувствительнее к изменениям процентных ставок, чем британский.

Еще одно ключевое отличие — это колоссальный прорыв в фискальных и денежных теориях, во многом благодаря критике Джона Мейнарда Кейнса (John Maynard Keyness) в адрес британской межвоенной политики.

Решение Великобритании в 1925 году вернуть привязку фунта стерлингов к золотому стандарту по завышенной довоенной цене обрекло страну на восьмилетнюю дефляцию. А из-за возросшего влияния профсоюзов снижение заработной платы отставало от снижения цен во время депрессии, что привело к потере рабочих мест. В 1932 года пиковый уровень безработицы составлял 15%. И все же британская депрессия была сравнительно умеренной, не в последнюю очередь потому, что отказ от золотого стандарта в 1931 году позволил смягчить денежно-кредитную политику. Падение реальных процентных ставок облегчило бремя обслуживания долга, создав новые фискальные возможности для маневра.

Для Америки такое сокращение затрат на обслуживание долга в ближайшие годы кажется маловероятным. Экономисты во главе с бывшим министром финансов Лоуренсом Саммерсом (Lawrence Summers) предсказывают опасность инфляции из-за нынешней налогово-бюджетной и денежно-кредитной политики. Если в 1930-х годах реальные процентные ставки в Великобритании в целом снижались, то в Америке они, по прогнозам, с 2027 года станут положительными, а к середине века неуклонно вырастут до 2,5%. Правда, раньше прогнозы роста ставок не всегда сбывались, и Федеральный резерв (ФРС) ужесточать монетарную политику не спешит.

Но если ставки действительно вырастут, обслуживание американского долга обойдется дороже, что приведет к сокращению других частей федерального бюджета, особенно таких произвольных расходов, как оборона.

И тут мы подходим к сути вопроса. В 1930-х годах Черчилль возмущался вечными отлагательствами властей: в ответ на растущую агрессию Гитлера, Муссолини и милитаристского правительства Японской империи правительство не перевооружалось, а, наоборот, проводило политику умиротворения. Ключевым аргументом умиротворителей было то, что быстрое перевооружение невозможно из-за фискальных и экономических ограничений — не в последнюю очередь высоких расходов на управление империей, простирающейся от Фиджи до Гамбии, и от Гвианы до Ванкувера.

Мысль, что сегодняшняя Америка сталкивается с аналогичными угрозами — не только со стороны Китая, но еще и России, Ирана и Северной Кореи — может показаться фантастикой. Но уже одно это служит иллюстрацией. Большинство американцев, как и большинство британцев в межвоенный период, даже в мыслях не допускают крупной войны с одним или даже несколькими авторитарными режимами, которая ляжет тяжким бременем на военные обязательства страны, и без того обширные. Вот почему прогнозируемое снижение американских расходов на оборону с 3,4% от ВВП в 2020 году до 2,5% в 2031 году вызовет смятение лишь у черчиллианцев. И им следует готовиться к столь же враждебному приему и обвинениям в разжигании войны, которые некогда обрушились на самого Черчилля.

Могущество — понятие относительное

Еще одно сходство — относительный спад по сравнению с другими странами. По оценкам историка экономики Ангуса Мэддисона (Angus Maddison), к 1930-м годам британская экономика уступала по объемам производства не только Америке (которая обогнала ее еще в 1872 году), но и Германии (впервые в 1898 году, а затем снова в 1935 после катастрофических лет войны, гиперинфляции и спада) и Советскому Союзу (в 1930 году). Правда, экономика Британской империи в целом была крупнее, чем у Соединенного Королевства — а с учетом всех доминионов, возможно, даже вдвое больше. Но американская экономика тоже была вдвое крупнее и не уступила британской даже после Великой депрессии.

Сегодня перед Америкой стоит аналогичная проблема спада экономического производства. С учетом паритета покупательной способности, который допускает более низкие цены на многие отечественные товары, ВВП Китая в 2014 году догнал ВВП Америки. В долларовом эквиваленте американская экономика все еще больше, но по прогнозам разрыв будет сокращаться. В этом году ВВП Китая в долларах составит около 75% от американского, а к 2026 году — 89%.

Не секрет, что экономически Китай представляет собой проблему посерьезнее бывшего Советского Союза, чья экономика даже на пике холодной войны не превышала 44% от американской. Не секрет и то, что Китай стремится догнать Америку в ряде технологических областей, применимых к сфере национальной безопасности, от искусственного интеллекта до квантовых вычислений. Хорошо известны и амбиции китайского лидера Си Цзиньпина — наряду с давним идеологическим неприятием Коммунистической партией Китая свободы личности, верховенства закона и демократии.

Американское отношение к китайскому правительству за последние пять лет заметно испортилось. Но американское общество еще не заинтересовано в активном противодействии китайской военной угрозе. Если Пекин вторгнется на Тайвань, большинство американцев, вероятно, поддержат британского премьер-министра Невилла Чемберлена (Neville Chamberlain), который про раздел Чехословакии в 1938 году сказал так: «В одной далекой стране поссорились между собой люди, о которых нам ничего не известно».

Важнейшей причиной британской слабости в межвоенный период было восстание интеллигенции против империи и традиционных британских ценностей в принципе. Черчилль с отвращением вспоминал прения Оксфордского союза в 1933 году, где было сказано: «Этот дом сражаться за короля и отечество отказывается». Как он заметил: «В Англии от такого эпизода ничего не стоило бы просто отмахнуться, но в Германии, в России, в Италии, в Японии идея упадочной, выродившейся Британии глубоко укоренилась и уже сказалась на многих расчетах». Разумеется, именно так новое поколение китайских дипломатов, «воинов-волков» и националистически мыслящих интеллектуалов относится к сегодняшней Америке.

У нацистов, фашистов и коммунистов были все основания полагать, что британцы погрязли в самоненавистничестве. «Я и не подозревал, что Британская империя умирает», — писал Джордж Оруэлл о своей службе колониального полицейского в эссе «Убийство слона». Немногие интеллектуалы дошли до понимания Оруэлла, что Британия, несмотря ни на что, «намного лучше молодых империй, что пришли ей на смену». Многие — в отличие от Оруэлла — восприняли советский коммунизм, и это обернулось катастрофическими последствиями для западной разведки. Гитлер привлек на свою сторону возмутительное количество представителей аристократической элиты. Даже читатели «Дейли экспресс» и те скорее высмеивали империю, чем поддерживали ее. В юмористической колонке под псевдонимом «Бездельник» (Beachcomber) встречались даже более нелепые карикатуры на колониальных британцев, чем полковник Блимп Дэвида Лоу.

Конец империй

У американской империи может и нет доминионов, колоний и протекторатов, но ожидание мирового господства и издержки из-за перенапряжения очень похожи. И левые, и правые в Америке идею имперского проекта либо высмеивают, либо осуждают. «Американская империя разваливается», — злорадствует журналист левого журнала «Нейшн» (The Nation) Том Энгельхардт (Tom Engelhardt). Справа экономист Тайлер Коуэн (Tyler Cowen) сардонически воображает себе «падение американской империи». И если прогрессивный афроамериканский философ Корнел Уэст (Cornel West) считает, что движение «Жизни черных важны» и борьба с американской империей — «одно и то же», то два республиканца-трамписта Райан Джеймс Гирдаски (Ryan James Girdusky) и Харлан Хилл (Harlan Hill), считают пандемию еще одним доказательством, что «король-то голый».

Правые по-прежнему отстаивают традиционную версию основания республики — освобождение от британского владычества, — отбиваясь от попыток «бдительных» левых превратить американскую историю в рассказ сперва о рабстве, а затем о сегрегации. Но мало кто с обоих краев политического спектра ностальгирует по эпохе глобальной гегемонии, которая началась в 1940-х годах.

Короче говоря, как и британцы 1930-х, американцы 2020-х империю разлюбили — и это не ускользнуло от злорадных китайских наблюдателей. И все же империя остается. Разумеется, настоящих колоний у Америки немного: Пуэрто-Рико и Виргинские острова в Карибском бассейне, Гуам и Северные Марианские острова в северной части Тихого океана и Американское Самоа в южной части Тихого океана. По британским меркам это список вовсе ничтожный. Однако американское военное присутствие почти так же повсеместно, как некогда британское. Американские войска расквартированы более чем в 150 странах мира. Всего за пределами 50 штатов находится 200 000 солдат.

Приобрести столь обширную глобальную ответственность было непросто. Но полагать, что избавиться от нее будет проще, — заблуждение. Это урок британской истории, который американцам следует изучить повнимательнее. Опрометчивое решение президента Джо Байдена об «окончательном» выводе войск из Афганистана стало еще одним сигналом, что страна хочет урезать свои зарубежные обязательства. Начал этот процесс еще Барак Обама, чересчур поспешно покинув Ирак, после чего в 2013 году объявил, что Америка — «не мировой полицейский». Доктрина Дональда Трампа «Америка прежде всего» была лишь популистской версией того же импульса: его так и подмывало уйти из Афганистана и в наказание повстанцам ввести пошлины.

Проблема, как наглядно показала катастрофа в этом месяце в Афганистане, заключается в том, что отход от мирового господства редко происходит мирно. Как ни крути, а отказ от своей самой продолжительной войны — признание поражения, причем не только в глазах талибов. Китай, у которого с Афганистаном есть короткий участок сухопутной границы, тоже смотрит в оба. Как и Россия — с типично русским злорадством. Российское военное вмешательство как на Украине, так и в Сирии всего через несколько месяцев после отказа Обамы от роли мирового полицейского не просто совпадение.

Уверенность Байдена (некогда высказанная в интервью Ричарду Холбруку в 2010 году), что из Афганистана удастся уйти без последствий, как когда-то Ричарду Никсону из Вьетнама, говорит о незнании истории: унижение Америки в Индокитае не прошло даром. Оно воодушевило Советский Союз и его союзников создавать проблемы в других местах — в южной и восточной Африке, в Центральной Америке и в Афганистане, куда он вторгся в 1979 году. Новое падение Сайгона (только уже в Кабуле) повлечет за собой сопоставимые неблагоприятные последствия.

Предвидеть конец американской империи было несложно даже на пике неоконсервативного высокомерия после вторжения в Ирак в 2003 году. В то время в глобальном положении Америки было минимум четыре фундаментальных слабости, как я впервые утверждал в книге «Колосс. Взлет и падение американской империи» (Colossus: The Rise and Fall of Americas Empire, 2004). Это дефицит личного состава (немногие американцы горят желанием проводить время в странах вроде Афганистана и Ирака), бюджетный дефицит (см. выше), дефицит внимания (электорат склонен терять интерес к любому крупномасштабному вмешательству примерно через четыре года) и незнание истории (нежелание политиков учиться на ошибках предшественников, тем более из других стран).

У британского империализма таких проблем никогда не было. Еще одно отличие, во многих отношениях даже более существенное, чем бюджетный дефицит, — это отрицательная международная инвестиционная позиция (NIIP) США, которая составляет чуть менее —70% ВВП. Отрицательный NIIP по сути означает, что иностранное владение американскими активами превышает американское владение иностранными. Британия же, напротив, в межвоенный период имела сильно положительный индекс NIIP, несмотря на объемы зарубежных активов, потраченные на Первую мировую. С 1922 по 1936 год он постоянно превышал 100% ВВП. И лишь к 1947 году упал до 3%.

За Вторую мировую Великобритания расплатилась распродажей, так сказать, фамильного серебра (точнее, принудив британских инвесторов продавать зарубежные активы и возвращать доллары). Америка, великая империя должников, не имеет себе равных. Она может себе позволить оплачивать расходы на поддержание своего господства лишь за счет продажи еще большей части своего государственного долга иностранцам. А это шаткий фундамент для сверхдержавы.

Перед новой бурей

Главный аргумент Черчилля в «Надвигающейся буре» был отнюдь не в том, что остановить подъем Германии, Италии и Японии было невозможно, а Британия обречена на упадок. Наоборот, он уверял, что войны можно было бы избежать, предприми западные демократии более решительные действия в начале 1930-х. Когда президент Франклин Рузвельт поинтересовался, как лучше называть войну, Черчилль тут же выпалил: «Ненужная».

Точно так же нет ничего неотвратимого в подъеме Китая, а тем паче России, поскольку малые страны, их поддерживающие, от Северной Кореи до Венесуэлы, — экономические обрубки. Население Китая стареет даже быстрее, чем ожидалось, его рабочая сила съеживается. Дальнейший рост сдерживает заоблачный долг частного сектора. Неправильный отклик на первую вспышку коронавируса сильно подорвал его международный авторитет. Наконец, Китай рискует стать виновником климатического кризиса, поскольку никак не избавится от привычки жечь уголь для нужд промышленности.

И все же нетрудно предвидеть последовательность событий, которая может привести к новой ненужной войне — скорее всего, из-за Тайваня, которой так жаждет Си Цзиньпин, и которого Америка (уклончиво) обязана защищать от вторжения. Это обязательство все меньше заслуживает доверия, поскольку расклад сил в Восточной Азии меняется. (Растущая уязвимость американских авианосцев перед китайскими противокорабельными баллистическими ракетами вроде DF-21D, — лишь одна из проблем, и хорошего решения у Пентагона нет).

Если американское сдерживание провалится и Китай отважится на внезапный удар, перед Америкой встанет мрачный выбор: принять затяжную и тяжелую войну (как Великобритания в 1914 и 1939 годах) или уступить, как это было в Суэце в 1956 году.

Черчилль говорил, что «Надвигающуюся бурю» написал, чтобы показать, «как злоба нечестивых усиливалась слабостью добродетельных; как демократические государства, не спаянные в более крупные организмы, лишены настойчивости и убежденности, которые сами по себе могут обеспечить безопасность скромных масс; как даже в вопросах самосохранения совет проявить осмотрительность и сдержанность может стать проводником смертельной опасности; и как средний курс и стремление к безопасности и спокойной жизни могут завести прямиком в сердце катастрофы».

В завершение Черчилль привел одну из своих многочисленных максим: «Факты лучше, чем мечты». Американские лидеры в последние годы чрезмерно полюбили мечты, от фантазии неоконсерваторов о «полном господстве по всем фронтам» под руководством Джорджа Буша до мрачного кошмара американской «бойни» при Дональде Трампе. Надвигается новая глобальная буря, и настала пора признать то, что Черчилль слишком хорошо понимал: едва ли империи рушатся безболезненно.

Нил Фергюсон — старший научный сотрудник Института Гувера и управляющий директор консультационной фирмы по политическим и экономическим вопросам Greenmantle, The Economist (Великобритания)